Роберт Нигматулин: «Наука требует не разговоров, а мобилизации ресурсов»

Академик РАН, научный руководитель Института океанологии РАН имени П.П. Ширшова, возглавлявший этот институт на протяжении двадцати лет, Роберт Искандерович Нигматулин считает, что денег в нашей стране достаточно, а вот с пониманием, что с ними нужно делать, есть проблемы.

О том, почему на дне Марианской впадины есть жизнь, а в Карском море – нет, зачем нам океанология и где можно взять средства для ускорения экономического развития России, рассказывает портал profiok.com.

Что такое океанология и зачем она нужна?

Институт океанологии АН СССР был создан вскоре после окончания Великой Отечественной войны, в декабре 1945 года. В то время руководство страны занималось не только текущими проблемами, а в стране, лежащей в руинах, их было предостаточно, но и думало о далёкой перспективе.

Уже тогда, десятки лет назад, было понятно, что Мировой океан играет значимую роль в мировой политике, экономике, экологии. Поэтому перед институтом была поставлена задача изучения всех процессов, протекающих в Мировом океане: физических, биологических, химических, геологических. При этом впервые в мире была сделана попытка рассматривать все эти процессы комплексно, в их единстве и взаимосвязи.

В качестве примера Роберт Нигматулин приводит тему изучения подводной жизни. Когда-то наука утверждала, что на глубине пяти километров, где давление достигает пятисот атмосфер, жизнь попросту невозможна. Однако оказалось, что рыбы встречаются даже на глубине одиннадцати километров, около дна Марианской впадины! А поддерживается эта жизнь не за счёт энергии Солнца и связанного с ней фотосинтеза, а за счёт хемосинтеза – процесса, использующего тепловую энергию, получаемую из вулканических источников – гидротермов. «Разнообразные подводные организмы на больших глубинах начали изучаться с помощью наших подводных аппаратов», – с гордостью рассказывает Роберт Нигматулин.

Ещё одна проблема, которую в своё время решил Институт океанологии, связана с наличием органической жизни в северных морях. «Представьте: Новая Земля, с запада – Баренцево море, с востока – Карское, – рассказывает академик. – В Баренцевом море много рыбы и богатый животный мир, в Карском – пусто. Возник вопрос: может быть, это человек что-то натворил?»

Учёным удалось установить, что деятельность человека тут ни при чём. Дело в том, что Обь и Енисей, впадающие в Карское море, несут в него огромную массу пресной воды, которая обладает меньшей плотностью, чем солёная. Эта вода заполняет всю поверхность моря и не даёт образовываться в верхнем слое фитопланктону. А в итоге рушится вся пищевая цепочка: нет фитопланктона – нет зоопланктона и так далее.

Объяснение этого феномена также относится к заслугам отечественных учёных-океанологов, как и сделанные впоследствии открытия во взаимодействии малых рек с Чёрным морем или речных стоков Южной Америки с Атлантическим океаном.

Чем ещё занимается Институт океанологии?

Сейчас в составе Института океанологии действуют несколько филиалов. Самый большой находится в Калининграде и занимается изучением Атлантики и Балтийского моря. В Геленджике учёные изучают Чёрное море, где сейчас немало проблем, связанных с загрязнением. Астраханский филиал занимается Каспием, Архангельский – изучением Белого моря.

По словам Роберта Нигматулина, океан сегодня – это и климат, и пища, и минеральные ресурсы, и транспорт, не говоря уже о задачах обороны, связанных с размещением своих объектов и обнаружением чужих. «Как бы мы сейчас жили, если бы наши предки не изучали Арктику и не осваивали Сибирь? – задаёт вопрос учёный. – Что бы мы сейчас делали, если бы у нас не было тюменской западно-сибирской нефти, норильского никеля, сибирской древесины и многих других ресурсов?»

Именно поэтому важно изучать ресурсы Мирового океана, закладывать фундамент на будущее, чтобы что-то оставить следующим поколениям.

Сейчас Институт океанологии совместно с другими научными коллективами занимается проблемой раздела шельфа между соседними странами. В лихие 1990-е Россия поддалась давлению соседних государств и ратифицировала соглашение о правилах разделении шельфа вне прибрежной двухсотмильной зоны. Сейчас ставится вопрос о том, что если шельф является продолжением континентального фундамента, то есть российских территорий, то логично было бы считать его российским. Учёные подготовили обоснование для решения о признании восточного сектора Арктики зоной российской экономической деятельности. В этих целях проводились многочисленные исследования, и заявка в настоящее время находится на рассмотрении в ООН. «При положительном исходе наши внуки и правнуки получат огромные запасы природных ресурсов, которые могли бы обеспечить их на столетия вперёд», – говорит Нигматулин.

Грозит ли планете глобальное потепление?

По словам Роберта Нигматулина, вопреки опасениям обывателей, с Гольфстримом, который якобы вот-вот замёрзнет или остановится, ничего страшного не происходит. Океанологи ежегодно замеряют множество различных показателей во всей водной толще, фиксируют ежегодные колебания, но не обнаруживают никаких устойчивых трендов или угрожающих изменений. Потоки воды в Гольфстриме циркулируют: тёплые воды отдают тепло в атмосферу, становятся холоднее, а значит, тяжелее, опускаются и возвращаются южнее, чтобы опять нагреться и двинуться на север. Тем временем нагретый Гольфстримом воздух движется в Европу, обогревая её. Всё это, как считает Нигматулин, естественные процессы, и никаких глобальных изменений в этой сфере не предвидится.

Другая проблема, которую часто обсуждают не только обыватели, но и учёные, связана с так называемым парниковым эффектом. Однако катастрофическое потепление, по мнению Нигматулина, нам не грозит. «Я анализирую механизмы климата и думаю, что в природе заложены компенсационные механизмы, которые не позволят нам перегреться», – говорит академик.

Действительно, метан и углекислый газ, поступая в атмосферу, начинают поглощать радиацию и вызывают парниковый эффект. Если бы их не было, на Земле было бы очень холодно. А поскольку их становится всё больше, температура постепенно повышается. Соответственно нагревается поверхность океана, следовательно, растёт количество водяного пара. Это увеличивает количество облаков, которые отражают радиацию и не дают ей приближаться к поверхности Земли. Таким образом, включается компенсационный механизм. Впрочем, Роберт Нигматулин подчёркивает, что это предположение – предмет для глубокого научного анализа.

Что же касается ближайших двадцати-тридцати лет, то академик уверен, что благодаря использованию возобновляемых источников энергии, то есть энергии ветра и Солнца, поступление в атмосферу углеводородов должно существенно уменьшиться. Иными словами, Роберт Нигматулин, как и положено учёному, видит повод для оптимизма в развитии технологий и новейших научных разработках.

Откуда возьмутся деньги?

Институт океанологии до сих пор является одним из самых крупных мире. Сегодня в нём работает около 1200 человек. Учёные работают не только в стенах своих кабинетов, но и в экспедициях, в том числе на судах, принадлежащих институту. Только вот число этих экспедиций, если сравнивать с серединой прошлого века, сократилось чуть ли не в десять раз, сетует академик Нигматулин: «В стране, видите ли, нет денег. Куда они вдруг подевались?»

Впрочем, для учёного этот вопрос вовсе не является риторическим. Он убеждён, что отсутствие денег в стране – иллюзия. По его словам, деньги в России есть, но их огромную часть забирают себе сверхбогатые люди.

К примеру, на строительство современных научных судов, по оценке Нигматулина, требуется от пяти до десяти миллиардов рублей. При этом в стране есть сверхбогатые люди, для которых такая сумма сопоставима с годовым доходом. Сами они, разумеется, не станут вкладывать средства в развитие страны: «Это ни их проблема, а проблема государства».

«Деньги есть, – повторяет Нигматулин. – Нет воли и понимания, что и как нужно делать». По словам учёного, для развития образования и медицины, технологий, науки, для роста экономики нужна мобилизация ресурсов.

«Это проблема всего мира, но в нашей стране это явление приняло аномальные формы, – говорит Роберт Нигматулин. – Нужно распределять доходы таким образом, чтобы богатые люди платили в виде налогов большую долю своих доходов, чем бедные и средний класс».

Академик считает, что если просто увеличить подоходный налог с 13 до 15 процентов, а такой вопрос обсуждается в правительстве, то обычные люди это почувствуют, а экономика – нет. А вот если обложить соответствующими налогами сверхбогатых людей, то и они не обеднеют, и страна почувствует себя значительно лучше.

Есть ли повод для оптимизма?

Российской науке вообще и Институту океанологии в частности пришлось пережить непростые времена. Если в советский период все экспедиции полностью финансировались государством, то в 1990-е годы Нигматулин, изредка выезжая на Запад на научные конференции, вёз оттуда писчую бумагу. Однако коллектив удалось сохранить: не уехал ни сам Нигматулин, у которого была возможность остаться работать за границей, ни многие из его коллег. «Спасал здоровый, творческий коллектив, влюблённый в свою работу, – объясняет учёный. – Не хлебом единым жив человек».

Сейчас бумагу из-за границы возить не нужно, но средств на исследования всё равно не хватает. Частных пожертвований на фундаментальные исследования ждать бессмысленно, гранты РНФ и РФФИ закрывают потребности лишь частично, А все предложения о запуске федеральной целевой программы по океанологии блокируются Минфином.

«К сожалению, у нас сейчас всем заправляет министерство финансов, и это плохо, – вздыхает Роберт Нигматулин. – Если бухгалтер начнет командовать учёными, случится беда».

По словам академика, руководство страны часто говорит о важности развития науки, но не отдаёт себе отчёта в том, насколько это важно на самом деле. Что ещё более прискорбно – нет такого понимания и в научном сообществе, где каждый норовить «выбить» средства на собственную научную установку или решить какие-то свои локальные задачи.

«Наука требует не разговоров, а мобилизации ресурсов», – говорит Нигматулин. Европейские страны тратят на развитие человека, то есть на науку, образование, культуру и здравоохранение до четверти бюджета, Россия – всего девять процентов.

Президент Владимир Путин, по словам Нигматулина, ставит замечательные цели – повышение уровня жизни, рост её продолжительности. Но вопрос в том, кто и как будет решать эти задачи.

«Идеи-то правильные, но если их воплощением будут по-прежнему заниматься люди, которые мало в этом смыслят, ничего не получится», – делает печальный вывод академик.

Правда, надежда на лучшее всё же остаётся. Фундаментальные истины всегда непросто приживаются в обществе. Достаточно вспомнить, как сложно приживались в нашей стране кибернетика и генетика, как тяжело человечество привыкало к мысли, что Земля круглая и что планеты вращаются вокруг Солнца. Сейчас для России такой идеей, по мнению Нигматулина, является важность фундаментальной науки и необходимость справедливого распределения ресурсов. «Никто не будет инвестировать в экономику просто так, – уверен академик. – Никакие призывы к этому не приведут».

Интервью академика РАН Р.И. Нигматулина опубликовано в журнале «Экономические стратегии» (номер 7 за 2018 год) под заголовком «В стране нужен налог на сверхприбыль».